Николай Усков: «Обидно, что список Forbes используется, чтобы бороться с российской экономической элитой»

Об отношении к россиянам и бытовых трудностях из-за санкций: «Тяжело наблюдать, как мир погружается в архаику. Да, с одной стороны, мы видим страшные боевые действия, с другой стороны, мы видим много ненависти, предубеждений, и это все очень тяжело эмоционально прежде всего <…> Думаю, что сложности, с которыми столкнулся народ Украины, или сложности, с которыми столкнется сейчас народ России в массе своей, — это то, о чем мы должны беспокоиться. Личные проблемы, к счастью, не имеют такого фатального характера». О реакции российских бизнесменов на спецоперацию на Украине: «Мы наблюдаем нарушение молчания и обретение нашей экономической элитой некой политической субъектности впервые за долгие годы после дела Ходорковского, его ареста и тюремного заключения невообразимо длительного. <…> Сейчас мы впервые видим, как целый ряд очень крупных бизнесменов, занимающих первые строчки российского списка Forbes, открыто критикуют действия правительства. <…> Я думаю, что это одна из целей тех масштабных санкций, которые были введены против российской бизнес-элиты, – заставить ее перестать молчать». Об отъезде из страны представителей элит: «Многие уехали, мне кажется, просто чтобы немножко отключиться от российских реалий, немножко перевести дыхание, это было не просто. Что касается крупных бизнесменов, все-таки их держат дела дома, нужно спасать бизнесы, нужно спасать рабочие места. И, насколько я знаю, – я тут немножко езжу, встречаюсь с людьми – все так или иначе провели какое-то время за границей, но, конечно, дела заставляют вернуться, это нормально». О высоком уровне поддержки россиянами военной спецоперации: «Я никакой поддержки особой не чувствую. То есть [большая разница по сравнению] с той ситуацией, что была с Крымом, где поддержка чувствовалась кожей. Ты просто выходил [из дома], и я ссорился со многими своими друзьями из-за Крыма, потому что я никогда не поддерживал эту историю. [Сейчас] я чувствую разочарование, ужас, депрессию. Люди не могут собраться с мыслями, они постоянно теребят телефоны в поисках каких-то новостей, малейшие надежды раздувают до невозможности… Совершенно другая атмосфера». О реакции бизнесменов на санкции и импортозамещении: «Санкции, безусловно, губительны для российской экономики. В моих разговорах с бизнесменами, в общем, кроме матерных слов в большом количестве я ничего не слышу. Серьезные люди вообще не рассуждают о том, что все это как-то поднимет наше импортозамещение, еще что-то. Речь идет о выживании, о том, как заменить распавшиеся цепочки торговые, технологические, как спасти то, что можно спасти, как не разрушить жизнь людей, которые от тебя зависят, это сотрудники твоих предприятий и т. д.». Об аресте яхт российских бизнесменов за рубежом: «Содержать эти «лодки», которые триумфально арестовывали по всему миру, – очень дорогое удовольствие. А не содержать их нельзя, потому что они просто утонут и разрушатся. Поэтому сейчас налогоплательщики Европы и Соединенных Штатов оплачивают содержание «лодок» богатейших людей России, и хорошо ли это? То есть это не наказание, они их просто избавили от сотен миллионов долларов расходов». Об отношении бизнесменов к рейтингу Forbes на фоне санкций:

Безусловно отношение к нему меняется. Нам обидно, что наш список уже не первый год используется для того, чтобы бороться с российской экономической элитой. Мы к этому никак не причастны, мы просто работаем и находимся на постоянной связи с большинством бизнесменов из этого списка. Они, конечно, с пониманием относятся к ситуации, в которой мы тоже оказались.

О будущем списка Forbes: «Изменения-то уже начались. Высокотехнологические предприниматели очень уверенно себя чувствовали в российском списке Forbes, можно и Татьяну Бакальчук (основательница и генеральный директор компании маркетплейса «Wildberries»), например, вспомнить. Она в значительной степени тоже высокотехнологичный предприниматель. <…> В российском списке Forbes, все больше и больше предпринимателей, которые никак не связаны с недрами, никак не связаны с госкапитализмом. И эта тенденция была; я думаю, что, конечно, со временем их будет еще больше». О перспективах жизни в России под санкциями: «Все это очень надолго — те последствия, с которыми мы столкнемся. И все это очень печально для российской экономики, печально для тех, кто создавал благосостояние россиян последние 30 лет. У нас уровень бедности довольно высокий, и у нас очень маленькая элита, но все-таки благосостояние людей серьезно выросло за последние 30 лет. Вот со всем этим придется проститься». О продолжительности санкций: «Все-таки мы не Иран и уж тем более не Северная Корея. Мы большая, очень европейская страна, у нас довольно большая элита, у нас абсолютно отсутствует идеология, которая была у иранской революции, например, исламская идеология. <…> Именно на этой идеологии выстроена иранская самоизоляция и, собственно, изоляция внешняя: это противостояние с миром греха, с миром порока – это совершенно другое, это какое-то религиозное противостояние. У нас ничего такого нет, народ крайне разобщен, атомизирован, верит только начальству, поэтому я думаю, что просто наша власть не сможет долго поддерживать такую мобилизацию». О возможной трансформации политического конфликта в идеологический из-за санкций: «Если у людей четкие, ясные принципы, они не изменятся потому, что у них заблокировали счета. Если люди смотрели Владимира Соловьева, они будут продолжать это смотреть, и тоже на них повлиять невозможно. Когда у нас помимо Владимира Соловьева будет свободное телевидение, посмотрим на цифры опросов тогда. Сейчас смешно ссылаться на эти цифры, когда людям звонят социологи». Об идеологизации в образовании: «Я из более диссидентской семьи, чем мои однокурсники, одноклассники. Наверное, чуть больше знал про ГУЛАГ, про советскую политику, про Афганистан. Но даже крайне аполитичные одноклассники относились ко всему советскому, коммунистическому с жуткой иронией и ненавистью. И то же самое будут испытывать российские школьники. Результат будет совершенно противоположный, то есть все, что есть ценного, позитивного в российской истории, будет подвергнуто осмеянию, десакрализации. <…> Мне как историку просто будет обидно, что это все будет вызывать жуткое отторжение, ненависть, смех. В общем, мы получим поколения, лишенные какой-либо вообще исторической памяти». Об отношении общества к раскручивающейся государственной идеологии: «Я думаю, что просто очень не хочется возвращаться в советские времена, когда мы вели двойную жизнь, одна жизнь на кухне, другая жизнь в советских учреждениях. Но мы к этому придем, понимаете, у нас большая школа сопротивления идиотизму, очень большая, и навыки генетические. <…> У меня такое ощущение, что сейчас происходит такая круговая порука идиотизмом: вот если ты выставил себя идиотом абсолютным, просто гомерическим идиотом, — молодец, пять, садись». О будущем российского глянца на фоне массового отзыва западных лицензий: «Бог с ним, с лицензиями, это часть этой cancel culture (культуры отмены). <…> Проблема сейчас в другом — в том, что ушли компании, которые были основными рекламодателями глянца, т. е. нет материальной базы. <…> Это рекламная модель, нужны рекламодатели, нужен развитый рынок роскоши, автомобили, бриллианты, бренды одежды, дорогая недвижимость. Всего этого нет больше. Вот эти вещи ставят под вопрос вообще возможность существования даже не только глянцевой, вообще какой-либо прессы на бумаге». О реакции мировых дизайнеров на политические события: «Мне кажется, что вообще богема, а мода — это, конечно, важная часть жизни богемы, она вообще достаточно чувствительна к тому, что происходит. <…> Мода всегда очень чутко относится к политике. <…> И плюс мода — это про молодость прежде всего, а молодые люди очень активны, у них есть позиция. Молодые люди не циники, в отличие от взрослых людей. Молодые люди — романтики, они верят в какие-то идеалы, в какие-то ценности, они готовы за них бороться. Если ты хочешь быть модным, ты должен отвечать этому запросу». Об индустрии моды на фоне кризиса: «Никаких серьезных российских брендов за последние 30 лет не возникло. Есть несколько приятных дизайнеров, но индустрии не возникло, не возникнет и сейчас. Потому что дело не в большой конкуренции, а в отсутствии интересных идей, их мало очень. Россия — не модная страна. У нас можно красоту купить, привезти ее, имплантировать, но сами мы, конечно, ничего красивого произвести не в состоянии. Ну я не видел красивых русских вещей, честно говоря, все это немножко аляповато. <…> Просто делать клевые майки со смешными надписями — это не модная индустрия, а вот создать компанию Chanel — это сложно, создать вообще международный бренд сложно». О будущем Instagram* и Facebook* в России: «Мы можем этим всем пользоваться, уже Дмитрий Сергеевич Песков нам объяснил, что есть VPN. <…> Я журналист, я давно работаю с запрещенными, в том числе в России ресурсами – приходится их читать, потому что они иногда публикуют какие-то важные вещи. <…> Поэтому VPN уже стал нормой нашей жизни. О вероятности возвращения западных брендов одежды (Zara, Uniqlo) в Россию: «Думаю, что они вернутся, конечно, через какое-то время, когда острая фаза конфликта закончится, прекратится война, будет понятен контур послевоенного устройства. Это cancel culture. Люди по всему миру начинают задавать вопросы: «А почему это вы работаете в стране и платите налоги в стране, которая ведет спецоперацию в соседнем государстве? Нам это не нравится, поэтому мы не будем у вас покупать одежду и призываем всех не покупать у вас одежду», — вот это как работает». * соцсеть принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской организацией и запрещена

Источник: rtvi.com