Дурацкие сюжеты — не редкость в оперном жанре. Доницетти написал порядка 25 опер – и далеко не все созданы на адекватные музыке либретто. Авторы пьесы «Божья милость» (одно название чего стоит!), некие французы Д`Эннери и Лемуан, обозначили свой шедевр как мелодраму. Доницетти создал, скорее, комическую оперу. Тем более, что end у нее вполне happy. Там есть излюбленный композитором мотив сумасшествия (сам маэстро, увы, тоже закончил жизнь в безумии), но героине удается справиться с недугом, и все кончается свадьбой. Есть в сюжете и домогательства старого маркиза, и бедный художник, который на самом деле богатый виконт, и предательство возлюбленного, и его же раскаяние, и даже есть некий савояр, который помогает Линде добраться из Парижа до деревни Шамуни. О савояре еще будет сказано.
Музыка очень красивая. Мелодии – великолепны. Что ни ария, то настоящий оперный шлягер. И тот факт, что в Большом театре обратились к этой опере (в последний раз она ставилась в БТ в далеком 1871 году!) заслуживает всяческих похвал. Особый комплимент хочется адресовать дирижеру Антону Гришанину. У него была нелегкая задача гармонично выстроить звуковую палитру камерного оркестра, практически, ансамбля. Ведь в Камерном зале яма очень мала. Задача была прекрасно решена, оркестр звучал так, как надо. А вынесенная за пределы ямы арфа создавала дополнительный эффект объемного звучания. В постановке использовали специально приобретенную гиронду – старинный инструмент с удивительным тембром. На нем играли странствующие музыканты – савояры. Впрочем, о савояре – позже.
Опера бельканто – это, прежде всего, певцы. На самом деле, ставить сегодня Доницетти можно только с одной целью – услышать чарующую музыку в хорошем исполнении. И в этом отношении спектакль не разочаровал. Заглавную партию исполнила Екатерина Ферзба – красивый голос, качественная вокальная техника. Мужские партии тоже были исполнены очень достойно – Алексей Прокопьев в роли Маркиза, Кирилл Филин в партии Префекта. Менее убедителен в вокальном плане был Алексей Смирнов в роли Антонио, но зато он очень душевно изобразил страдающего отца. Особенно в эпизоде, когда папа не узнает родную дочь – еще бы, ведь прошло целых три месяца с тех пор, как они виделись в последний раз! Самое яркое впечатление – от тенора Валерия Макарова (Шарль). Сильный, чистый, яркий голос с прекрасными верхами. Да и красив к тому же.
Авторы сценического решения отнеслись к материалу с изрядной долей иронии. И хотя в списке постановщиков режиссер по пластике Татьяна Баганова стоит ниже, чем режиссер Роман Феодори и художник Даниил Ахмедов, именно она определила форму существования в созданном на сцене мире. Мир этот оказался тесным, перегруженным, напичканным чем-то необязательным и случайным. Идея авторов спектакля проста: только не подумайте, что мы это всерьез! Просто поиграть вышли.
Прием театра в театре – нормальный оперный штамп. Но не единственный в этом спектакле, начинающемся с «оперного клининга» — пандемического вируса, которым страдает современная оперная режиссура. Все что-то моют, протирают, чистят, подметают. Короче говоря, метод действенного анализа, доведенный до абсурда по причине скудости режиссерской мысли. Озадачила зрителей некая зловещая фигура, обмотанная красной тканью, связанная по рукам и ногам. Тех, кто ждал, что в финале ее функция как-то прояснится, ждало разочарование. Не прояснилась. И, наконец, мы дошли до савояра. Он являлся то в женском, то в мужском обличии. И мотивы этой гендерной трансформации девушки Пьеротты (Ольга Дейнека-Бостон) в юношу Пьеротто тоже так и не прояснились. Сначала девушка подверглась абьюзу со стороны агрессивных крестьян, дважды ее избивших. Почему дважды? Да потому что в арии Линды, которая исполнялась в этот леденящий душу момент было два куплета. Повезло… Было бы три – вмазали бы еще разок. После этого Пьеротте плотно забинтовали грудь и нарядили ее савояром.
Но все-таки главными в этой постановке стали вовсе не герои, а многочисленный миманс, для которого Баганова, специалист по хореографии, именуемой contemporary dance, поставила некие танцы. В первом акте юноши с обнаженными торсами (без этого сейчас никак нельзя) виляют бедрами в ритме сальсы. Во втором акте точные копии Линды и Шарля толкутся по тесной сцене в эротических конвульсиях. Акцентированным элементом этого «балета» оказывается стоячий шпагат. Движение так навязчиво и вульгарно, что возникает мысль – не навеяно ли это блистательное решение ревностью г-жи Багановой к достижениям Анастасии Волочковой? В третьем акте, который призван окончательно утвердить нехитрый тезис, что жизнь штампованный театр, а люди в нем самодеятельные актеры, пластики стало чуть меньше, зато порадовал Маркиз, осенивший себя православным крестным знамением. Понятно, что это был знак: мы находимся в домашнем театре какого-нибудь графа Шереметева и смотрим водевильчик в исполнении крепостных артистов. А почему бы и нет?
По материалам: www.mk.ru
