Фото: Мария Москвичева
Проект начинается как раз с лаконичных работ, свидетельствующих о редукции визуальности. В качестве преамбулы приводятся работы Александра Родченко и Варвары Степановой, Тимура Новикова и Виктора Цоя. Следующие «аниматоры» – уже наши современники.
Художник здесь играет роль отнюдь не массовика-затейника, а творца, который оживляет картинку реальности. В коридоре, по которому мы проходим прежде чем попасть в основные залы, представлены анимированные «самозвери» Александра Родченко и Варвары Степановой.
Оригами кошек, лошадок, птиц и людей (некоторые из них с длинными хвостами) выполнены из белой бумаги, но по ходу действия подсвечиваются разными цветами.
Впервые эти образы были опубликованы в журнале «Новый Леф» в 1927 году, а в 2011-ом Михаил Карасик и Тарас Сгибнев воплотили «живые картинки» в мультипликационном фильме. Родченко и Степанова тогда, в конце 1920-х, опередили свое время, придумав детские кинокниги, получившие популярность в середине 1930-х. Однако перед нами не просто «живые картинки» для малышей, — художники нащупали новый визуальный язык, который получит широкую популярность многим позже.
Фото: Мария Москвичева
Так, работы Тимура Новикова и Виктора Цоя – своеобразный комикс. Альпинист Новикова карабкается по отвесной стене, несмотря на камнепад. Герои Цоя – двое с пистолетами орут друг на друга, выпучив глаза. Не случайно Екатерина Андреева, автор вступительной статьи к каталогу выставки, ставшей серьезным исследованием анимационной тенденции в искусстве, озаглавила свой текст – «аниматоры: пароль – фантастика, отзыв – реальность». За игривым визуальным языком действительно стоит нечто большее – душа (именно так слово «анима» переводится с латыни).
Выставка состоит из трех разделов – «Механикус», «Аниматоры» и «Человек-схема». В первом нас встречают графичные и лаконичные фигуры человечков.
Здесь не могло не обойтись без скульптур Игоря Шелковского, которые отсылают к эстетики кубофутуристов и становятся размышлением о структуре и пространстве, представляя линейный образ сразу в нескольких измерениях. Здесь же — серия Андрея Люблинского «Русская семафорная азбука».
Художник создает набор фигур-знаков, каждая из которых «привязана» к своей букве. Например, «А» – напоминает персонажа с картин Малевича, «Л» – пикселизованного человечка в стиле первобытного net-art (интернет-искусства), а «Щ» явлена в виде фигурки с длинными руками и ногами, будто это упрощенная версия скульптур Джакометти.
Фото: Мария Москвичева
Совсем другая семантика у человечков Евгения Гора. Художник помещает своих вырезанных из металла героев в металлическую сетку в окружении камней и веревок. И этот пейзаж делает схематические фигуры красноречивыми.
Работа находится в красном зале, где наряду с инсталляциями показано механизированное искусство. Таковы работы Виктора Григорьева: на одном из его панно — «Серебряный век» — соединяются шестеренки, гриф гитары, маска и пила.
Фото: Мария Москвичева
Красный зал получил название «Арт-механика». В него вошло и кинетическое искусство – как движущиеся арт-объекты, так и анимированные фильмы, вроде «Путешествия Кромхеля на седьмое небо» – оперы, созданной художником Лерой Нибиру и композитором Николаем Судником. Это анимационная лексика с театральным акцентом.
Следующий зал отчасти тоже театрализован. Здесь, например, можно найти «Мир в коробке» Марины Алексеевой. Перед нами «живые», то есть рукотворные интерьеры, в которых живут нарисованные герои.
Вот комната, напоминающая средневековую келью, ее обитатель — схематично нарисованная ворона, которая тут же превращается в мужчину – его образ уже прорисован во всех деталях. Персонаж забирается на стул, а затем исчезает в потолке словно джин. Рядом еще одна работа Марины Алексеевой: видеофиксация перформанса, в ходе которого целый дом трансформировался в мультимедиа-объект. 39 окон трехэтажного здания переливаются разными цветами в такт музыки, доносящейся из здания.
Надо заметить, что анимационный язык в искусстве далек от привычных мультиков и весьма разнообразен по своему содержанию. Он позволяет оживлять статичные образы, искать динамичные формы, отвечающие нашему стремительному времени, когда общение с помощью знаков – тех же смайликов и эмодзи – стали обычным делом. Любопытно, что за тысячи лет до нашей эры люди тоже использовали картинки-знаки, как, например, в Древнем Египте. Значит ли это, что художники ходят по кругу: то качаясь в сторону усложнения визуального языка, то стараясь его упростить? С этим вопросом мы обратились к заведующему отделом новейших течений Русского музея, известному искусствоведу Александру Боровскому.
– В искусстве есть какая-то периодичность: с одной стороны, в России всегда была нелюбовь к знаковым посланиям, к предельно отстраненным и чисто сигнальным, а с другой, в 1920-х и 1960-х искусство уже склонялось к знаковой системе. Только в начале века это происходила на уровне архетипов, а в годы оттепели называлось коммуникативным дизайном. И эти системы разного порядка: символы власти – одно, а художественные знаки – другое.
Фото: Мария Москвичева
При этом любое обобщение связывается с шагом вперед, а потом начинается откат. Наверное, есть такой замкнутый цикл – бесконечная игра. Но тут появляется и другая тема для осмысления: одно дело создание знаков, другое – их опознавание, считывание. Думаю, сейчас они возвращается – и это виток уже на уровне анимации.
По материалам: www.mk.ru
