Жители Избенки вышли на площадь после долгих обстрелов
Фото: Лина Корсак
Отступая, украинские военные без разбора стреляли по жилым домам. Есть раненые и погибшие. Инфраструктура села тоже сильно пострадала: света, воды и газа нет по сей день.
Сегодня в село прибыла гуманитарная помощь Министерства обороны РФ: вода, крупы, консервы, предметы бытовой химии. А главное, как говорят сами селяне, бензин для генераторов. Корреспондент «МК» побывала в Трехизбенке и узнала, как жили здесь люди мучительно долгие восемь лет.
Военные привезли гуманитарную помощь
Фото: Лина Корсак
Мой первый визит в это село был на следующий день после его освобождения. Мост, связывающий небольшой населенный пункт с дорогой ведущей в город, был взорван при отступлении защитников Украины, контрольно-пропускные пункты с боеприпасами и оружием разрушены, а улицы были пустынны, будто село просто вымерло. В тот раз мне с большим трудом удалось найти, с кем поговорить.
Сегодня центральная площадь забита селянами. И стар, и млад, невзирая на мокрый снег и совсем не весеннюю погоду, пришли к невзрачному обшарпанному зданию с надписью «Пошта». Людям, несколько дней просидевшим впроголодь и без воды, привезли гуманитарную помощь.
— От спасибо, что помирать нас не оставили,- обращается к сопровождавшим меня военным, местный житель Алексей Степанович, опираясь на стоящий рядом старенький, со следами ржавчины, велосипед. Пенсионер явно стоит в ожидании на холоде уже не первый час, его густые седые усы почти полностью покрылись снежинками и стали еще белее.
— Как вам жилось при украинской власти? — интересуюсь у дедушки.
— Да як жили?- пожимает плечами Алексей Степанович. — Да не як не жили. Каждый день документы проверяли, если не так глянул или не то сказал, можно и по ребрам получить. Я пару раз получал. Уехать из села нельзя, как заложники жили.
— А это ж ждем сейчас бензин, чтоб хоть хату прогреть немного, — меняет тему собеседник. — Они ж (украинские военные) все нам разбомбили. Заезжали в село и стреляли куда хотели, танки между домов ставили. Потом поутикали почти все, но часть еще здесь есть. Переоделись в гражданское и прячутся по подвалам и домам разбитым. Им-теперь то куда? Знают ведь, что их найдут, а бо сами не выходят.
— А сами-то вы что думаете о переменах таких?
— Да шо думать? — вскидывает брови пенсионер. — Лишь бы мир был, да пенсию платили.
Через толпу пробираюсь ближе к зданию. Усталые женщины, в ожидании приезда грузовиков, обнимают покрепче малышей. Рядом компания старушек, по всей видимости истосковавшихся по соседским сплетням, оживленно что-то обсуждает в сторонке.
— Идите посмотрите, сколько они домов побили. А людей сколько. Господи, Господи, когда ж они напьются этой крови уже, — обращается ко мне старушка в натянутой по самые глаза толстой вязаной шапке.
— Сыночка, родненький! — женский пронзительный крик заставляет отвлечься от собеседницы.
Пожилая женщина обвивает руками шею рослого мужчины в камуфляже. Мужчина похлопывает военного по плечу, свободной рукой вытирая слезы.
— Да хорошо все, мам. Не плачь, — успокаивает женщину сын. — Скоро совсем вернусь, мам.
— Бать, ну ты то чего? — не в силах освободиться от крепких материнских объятий, Подъехавший грузовик тарахтит поодаль в ожидании бойца. Водитель не сигналит, ждет.
Простившись с родителями, военный ловко запрыгивает в кабину и КАМАЗ медленно трогается. Пенсионеры провожают взглядом машину, но уже без слез, как будто выплакали их все за эти минуты.
Гуманитарка опаздывала, а погода не улучшалась. Расположившиеся возле центральной площади военные развели костер. Народ потянулся туда. От холода пальцы на моих руках перестали разгибаться, и даже наличие трех кофт не спасало ситуацию. Надо было где-то срочно согреться. С этой мыслью я и направилась вовнутрь того самого здания с надписью «Пошта».
К удивлению, внутри оказалось практически пусто. Насидевшиеся взаперти люди, по всей видимости, не спешили возвращаться в замкнутые помещения.
Полная женщина без одной ноги сидит на единственном во всей комнате стуле…
— Пишите, я ничего не слышу после контузии,- еще за несколько шагов, прокричала она. Я достала из кармана телефон и стала набирать текст вопроса.
Пробежавшись глазами по экрану моего смартфона, Татьяна начала свой рассказ.
Татьяна потеряла под обстрелами дочь. Сама стала инвалидом
Фото: Лина Корсак
Жили, горя не знала, вспоминает женщина. Муж, две дочки. Когда украинские радикалы в 2014 году пришли в их село, Татьяна была беременна третьим ребенком.
— Представляешь, мне рожать, — будто делясь секретом, наклоняется ко мне собеседница.- Муж хотел в город везти, а они машину не пускают. Я им кричу: «Вы шо, не люди? Чи у вас самих семей нет?» А они свое : «Не положено, вертай машину.» Автомат на меня вскинул: «Хошь, шмальну сейчас?» Пришлось вернуться. Хорошо, скорую из соседнего села вызвали, они ее пропустили. Нормально все обошлось, родила. Полинке ( женщина глазами указывает на рядом стоящую худенькую девчушку в синем пуховичке) три месяца всего было, когда ж оно все случилось…
Глаза Татьяны наполнились слезами.
В тот ноябрьский день, ставший для всей ее семьи роковым, женщина со средней дочкой, девятилетней Валей, собирались съездить на скутере в магазин. На протяжении нескольких часов жители села слушали звуки прилетов, и вот наконец-то наступила долгожданная тишина. Упускать возможность выбраться из дома не под обстрелами было нельзя. Они и поехали. Мать с дочерью уже возвращались обратно, когда в них прилетел снаряд.
— Я даже не поняла сначала, что случилось, — вспоминает Татьяна.- Взрыв такой сильный и все черное вокруг. Очнулась, лежу на земле. Голову трогаю, она в крови. Смотрю вокруг, Вали нет. А ее взрывной волной откинуло так, что забор соседский снесла. Я к ней доползла, она лежит лицом вниз. Стала тормошить, а она не двигается вообще.
Соседи вызвали скорую. Как впоследствии Татьяне рассказали медработники, девочка скончалась на месте. Но узнала про это несчастная мать лишь спустя неделю, когда родственники уже похоронили ребенка. Врачи боялись за здоровье женщины, полученные травмы требовали серьезного лечения и никаких нервных перегрузок. Осколком Татьяне раздробило половину ноги, вердикт был однозначен-ампутация. Из-за сильной контузии женщина не слышит вот уже почти восемь лет.
— Она мне год снилась,- сдерживая рыдания, продолжает Татьяна.- Бегает по хате, как в тот день, волосы растрепаны. Я ее все утро просила: «Прибери ж ты их.» А она так и не послушалась.
Татьяна еще потом долго рассказывала и про памятник с тюльпанчиком на могиле дочери, и про то, как нацбатовцы избили ее мужа и не давали отвезти младшую дочку в больницу, когда девочка сильно заболела.
Я слушала все, что она хотела излить совершенно незнакомому человеку, пытаясь донести как они выживали в этом восьмилетнем аду. И, несмотря ни на что, все таки выжили.
Объявили о приходе долгожданного гумконвоя. Люди на улицах заметно оживились, и Татьяна, опираясь на костыли, направилась к выходу. Маленькая Полина устремилась за ней, подхватив матерчатую хозяйственную сумку.
По дороге в Луганск я пыталась представить какой была бы жизнь всех этих людей без войны. Без обстрелянных заборов и разбитых снарядами домов, без нескончаемых прилетов и карательных зачисток нацбатов. Татьяна не стала бы инвалидом, и возможно, у нее еще были бы дети. Но история не имеет сослагательного наклонения. Весь этот ужас происходил и забывать об этом нельзя. Ради тех людей, которые уже не смогут об рассказать. И ради девочки Вали, которой навсегда осталось девять лет..
По материалам: www.mk.ru
