Олеся Железняк
Фото: Марина Райкина
Вообще то, «Последний поезд» — сценическая версия американской пьесы Вины Дельмар «Дорогу завтрашнему дню», родившаяся из сценария фильма с другим названием и других авторов, в свою очередь написавших его на основе чужого романа. Такая вот сценарно-драматургическая многоходовка, хорошо известная у нас по легендарному спектаклю театра им. Моссовета «Дальше — тишина» с великими Фаиной Раневской и Ростиславом Пляттом в главных ролях.
Душещипательная драма из американской жизни прошлого века — жестокие дети разлучают нежно любящих друг друга стариков-родителей, отправляя каждого в дома престарелых, потому что не хотят обременять себя содержанием обедневших пенсионеров. Жестокий мир чистогана, что и говорить.
Но судя по тому, что я вижу на ленкомовской сцене — тут многое иначе. На основе американской пьесы режиссёр Антон Яковлев (тот самый, что вначале месяца стал худруком Гоголь-Центра, переименованного теперь в театр им. Гоголя) с помощью драматурга Сергея Плотова, не меняя сюжетной основы, рассказывают эту историю, причём в другом жанре. А он диктует уже другое отношение к вечной теме отцов и детей. В ленкомовской версии действуют пять слишком рациональных взрослых детей, их родители — Люси и Баркли Купер, любящие этих бизнес-рационалистов.
Люси — Олеся Железняк (сегодня репетирует она, а завтра — Анна Якунина) на птичьих правах в семье сына Джорджа. Ее муж Баркли (Виктор Раков) у дочери Коры. Баркли заболел, Люси не находит себе места от невозможности увидеться с мужем. К тому же доктор, который его лечил, сказал, что ему хорошо бы сменить климат на более тёплый.
— А у Ады, мам, в Калифорнии климат как раз какой нужно, — сообщает взволнованной Люси сын.
— Он поедет в Калифорнию? Калифорния… это… очень… далеко. Может, я могу поехать с ним?
— Ада сказала, что они двоих принять не смогут.
— Ничего. Главное, чтобы папа смог туда поехать, чтобы папа был здоров.
Люси волнуется и от этого суетится: «Ничего, сынок, я сильная, я справлюсь. Я хочу попрощаться с ним. Это можно?»
Но тут в тяжелую ситуацию, в разговоры и ссоры между детьми и родителями то и дело шумно врезается оркестр, по виду какой то филлиниевский. А ещё к микрофону по очереди выбегает кто-то из детей Люси и эмоционально или шутя говорит то, что впрямую, кажется, не относится к происходящему. Прямо как стендаперы, развивают тему отцов и детей. Много музыки, шуток на грани фола. Все, включая главных героев, немного валяют дурака, как клоуны.
Так по-театральному задумал пересказать историю 30-х годов прошлого века Антон Яковлев, о чем он мне и сообщает во время небольшого перерыва.
— Я поменял жанр — из драмы сделал трагифарс и построил его не только на сюжете. Мы как бы над ним. Актёры на какое-то время отходят от своих образов и становятся, по сути, стендаперами. Кто-то из них читает монолог, кто-то танцует, таким образом выражая отношение к сути происходящего. В общем, отцы и дети- тема не стареющая. Монологи артистов у микрофона — по сути вербатим. В период репетиций я в какой то степени провоцировал их на личные истории.
— Они останутся в спектакле?
— Что-то я оставил, какие-то монологи мы дописывали и скорректировали.
И вот та самая последняя встреча на вокзале в ожидании поезда. Художник Гарри Гуммель возвёл на сцене летящие конструкции — металл, но тяжесть он не несёт. Люси и Баркли, черт побери, элегантные, оба в белом, и маркий цвет совсем не полнит Железняк — значит, крой хороший. «Внимание внимание, начинается посадка на экспресс «Калифорния Нью-Йорк — Сан-Франциско». Повторяю, начинается посадка…».
— Это мой, — говорит Баркли.
— Мы смогли растянуть наше счастье, но и растянутое счастье когда-то кончается.
Просто ты выбрала неудачника. Я неплохо играл на гитаре, иногда забавно шутил. Но этого мало, чтобы обеспечить тебе ту жизнь, которую ты заслужила.
— Нет. Тот, с кем я провела лучшие годы, не может быть неудачником. Мы хотели от жизни слишком многого.
— Да, но сейчас мне достаточно маленькой комнатки под лестницей, лишь бы ты была рядом.
Слеза наворачивается при виде прощающихся влюблённых. Но… почему-то звучит иная музыка, и говорят актеры с особым подтекстом без надрыва. В свете, что берет в луч эту пару в белом, возникает красота и… улыбка. Яковлев обещал гимн любви и, похоже, сделает это.
А как же финал, который у не одного поколения театралов стоит перед глазами — грузная Фаина Раневская с невыразимой тоской смотрит вслед уходящему в неведомую тишину Ростиславу Плятту?
— Финал я не менял, — признаётся режиссёр. — Это великая любовь вне возраста, поэтому на роль Люси я взял Анну Якунина и Олесю Железняк. У нас не возрастная история: не старичков разлучили. Эти два человека — белые вороны, два чудака, не приспособленные к рациональному миру. Поэтому параллельно ему на сцене живет феллиниевский оркестр и что-то есть от цирка. У нас цирк, как модель мира, где все мы клоуны. Такие смешные пассажиры в этом поезде.
После репетиции, уже в гримерной спрашиваю Олесю Железняк:
— Не страшно тебе после великой Раневской играть Люси? Пересматривала запись того легендарного спектакля?
— Честно сказать, не пересматривала. И не буду смотреть. Сыграем свою историю.
По материалам: www.mk.ru
